|
Банкрот «переходного периода»
3 декабря вступил в силу новый Федеральный Закон «О несостоятельности (банкротстве)». Закон рождался в муках: до того, как быть принятым, он еще 25 июля отправлялся на доработку Президентом – уже после того, как его одобрили и Дума, и Совет Федерации. Прежний же аналогичный Закон действовал на протяжении четырех лет – срок достаточный, чтобы стали очевидны недостатки как самого закона, так и сложившейся практики его применения. Поэтому неудивительны те страсти, что кипели все эти четыре года вокруг происходивших в стране банкротства. Ведь получилось так, что закон, являющийся одним главных средств обеспечения эффективности управления экономикой, стал на деле, по единодушному мнению российских экономистов, механизмом для недобросовестного захвата предприятий, для криминального передела собственности. А еще – для ухода от налогообложения. Например, по 80 процентам дел о банкротстве в Москве должниками были фирмы – «пустышки» и «однодневки», созданные для отмывания «черных» денег. Можно сказать, что закон о банкротстве был подлинным зеркалом всех проходивших в России преобразований: он оказался настолько же далек от того, чем ему следовало бы быть, как и результаты наших реформ оказались далеки от того, что говорилось в самом начале наших «больших перемен».
По старому закону о банкротстве инициация банкротства возникала из двух источников: недоимок в бюджет и другим обязательным платежам, таких ситуаций было большинство, и по коммерческим задолженностям. Но, поскольку в законе было слишком много «плавающих» норм, то на практике нередко получалось так, что конкуренты, выдав через дружественные структуры кредит в 1000 МРОТ (примерно 500 тысяч рублей), инициировали опять же через дружественные судебные структуры процесс банкротства и зачастую либо закрывали конкурента, либо забирали себе его бизнес. Крайними же обычно оказывались простые работники обанкроченных и поглощенных предприятий и, само собой , бюджет. Так, в 2000 году арбитражными судами России признаны банкротами свыше 15 тысяч предприятий. В результате только в первом полугодии 2001 года на предприятиях-должниках было отправлено в неоплачиваемый отпуск свыше 1,5 млн. работников. Первые, кто должен был по идее протянуть руку помощи людям с разорившихся предприятий - арбитражные управляющие. Но на деле они, как правило, ориентированы на конкретные заказы конкретных региональных лидеров – и официальных, и деловых, которые в основном и «снимают сливки» с процедуры банкротства. Грамотные юристы и арбитражные управляющие сейчас могут сделать с предприятием буквально все, что потребует заказчик. Примеров этому много. А что, собственно, требовать от человека, статус которого аналогичен статусу торгующей на улице пирожками с лотка тетеньки: индивидуального предпринимателя без образования юридического лица? Управляющий даже не имел до сих пор трудового договора, гарантированной легальной оплаты своего весьма рискованного труда. У него почти нет прав, зато много обязанностей. Поэтому он не заинтересован в том, чтобы обанкроченное предприятие в результате его деятельности начало эффективно работать. Он был просто бессилен что-то противопоставить заказным банкротствам, зависим от всех заинтересованных сторон. И главное – у него не было ни корпоративной защиты, ни корпоративной поддержки. В результате арбитражные управляющие превратились в «банкротных киллеров», выполняющих заказы тех, у кого есть на это деньги. Пожалуй, точнее всего на эту тему высказался бывший руководитель Федеральной службы финансового оздоровления Георгий Таль, сказавший, что «процедура внешнего управления – это абсолютно легальный, абсолютно безвозмездный способ получения в свои руки чужих материальных и финансовых ресурсов. Пока этот способ будет существовать в законодательстве, у нас процедура банкротства будет использоваться не для истинных целей финансового оздоровления, а для передела собственности».
В чем же причина того, что действие старого закона о банкротстве привело к результатам, зачастую противоположным ожидаемым? Как говорят специалисты по банкротству и арбитражу, например, профессор, доктор юридических наук В. Витрянский, одной из главных причин стало то, что «разработчики «в своем стремлении подготовить закон, не уступающий по своему уровню западным аналогам, не обеспечили его механизмом самозащиты от всевозможных злоупотреблений и просто некомпетентного применения, столь необходимым в условиях специфического российского рынка»
Это, надо думать, стало не последней причиной тех фактов, о которых 29 октября этого года говорило представительство Всемирного банка в Москве в своем докладе о состоянии российской экономики по итогам 9 месяцев 2002 года. Эксперты ВБ считают, что при существующем объеме инвестиций в российскую экономику высоких темпов роста ВВП ждать не стоит. Темп роста инвестиций в экономику страны составил за указанный срок составил всего 2,5 процента, в отличие от 7 процентов, которые мы имели в 2001 году. Жаль только, что в этом докладе не говорилось, в какой степени замедляет рост инвестирования российской экономики отсутствие гарантий того, что кто-то умный захочет путем «заказного» банкротства получить чей-то раскрученный бизнес. Впрочем, об этом можно судить по тому, что цена нового закона специалистами по банкротству оценивается в 100 миллиардов долларов – таким может быть объем передела собственности с его использованием. Во сколько же обошелся стране прежний закон – коммерческая тайна…
Не стал здесь исключением даже ВПК. До сих пор процедуры по банкротству входящих в него предприятий проходили по особому порядку. И, несмотря на это, только по официальным данным почти 30 процентов российского ВПК можно отнести к банкротам. А по подсчетам Лиги содействия оборонным предприятиям, до состояния банкротства доведены около 80 процентов предприятий ВПК. Что примечательно: наибольшая угроза закрытия нависла прежде всего над теми производствами, продукция которых могут составить конкуренцию западным фирмам на мировом рынке. Зато уверенно чувствуют себя финансовые группы, ориентированные на иностранный капитал. Свидетельством этого можно считать тот факт, что в ряде регионов страны, прежде всего в Волгоградской, Курской, Ярославской, Челябинской областях, в Хабаровском и Красноярском краях наблюдается резкий всплеск активности со стороны российских финансовых групп в отношении ведущих предприятий ВПК. Это, как, например, считает глава российского оборонного комплекса вице-премьер Илья Клебанов, может обрушить всю систему российской военной промышленности.
Кстати, вопрос о том, чем в действительности является в России инструмент банкротства, становится особо острым, если посмотреть, какова сегодня стоимость всей экономики страны. Проведенная зарубежными экспертами в 1996 году капитализация реального сектора экономики страны составила 26 млрд. долларов. Эта цифра открывает безграничные возможности для зарубежных компаний в области воздействия на нашу экономику. Ведь капитал среднего американского инвестиционного фонда, например, того же Сороса, не самого крупного бизнесмена в США, позволяет скупить российскую промышленность, что называется, на корню. Но, несмотря на эту опасность, линия явного, искусственного занижения капитализации собственности прослеживается в России практически везде – как по основным фондам, так и по земельным участкам. Один только пример: по заявлению советника Президента РФ А. Илларионова на недавно прошедшем в Бостоне инвестиционном форуме, капитализация РАО ЕЭС за несколько лет была понижена Чубайсом с 14 миллиардов долларов до 4 миллиардов!
В этой ситуации закон о банкротстве в его прежнем виде представлял собой настоящую бомбу замедленного действия, подложенную подо всю российскую экономику. Ситуация стала настолько острой, что сейчас, по мнению ведущих российских антикризисных аналитиков, задача состоит уже в том, чтобы находить и направлять на поддержку проблемных предприятий не менее 7-10 процентов национального российского ВВП (данные аналитического центра антикризисной управляющей финансовой компании «АСК - сервис»). Добавлю, что при этом имеется в виду не официальный, а реальный российский ВВП, составляющий, по разным оценкам, до 500-600 миллиардов долларов.
Еще одна острая проблема, заставляющая говорить о создании инструментов, способствующих появлению и защите эффективного, добросовестного собственника – крайняя неравномерность развития отраслей российской экономики. Экспортно ориентированные отрасли привлекают львиную долю инвестиций, при этом в остальных отраслях экономики наблюдается стагнация и застой. Богатые богатеют, а бедные беднеют. Это не выдумка журналиста. Это данные оценки состояния российской экономики все теми же экспертами Всемирного банка. Аналогичная тенденция наблюдается в развитии российских регионов. Инвестиции поступают в основном в Москву и Санкт-Петербург. А бедные регионы не получают практически ничего. В результате за последние 12 лет потеряно 40 процентов промышленного потенциала страны – это и есть итог тех реформ, что шли в стране все эти годы. Что стало с нашим станкостроением? Что происходит с нашей лесной промышленностью? С нашим сельским хозяйством, деградация которого ведет к усиливающейся год от года продовольственной зависимости страны?
Опасность осознают и те, кто у нас по праву считается хозяевами жизни. Крупнейшие российские корпорации сейчас заводят мощные аналитические центры, деятельность которых простирается далеко за пределы собственно сферы бизнеса корпораций. Но подобного подхода стоит ожидать и от руководства страны. Оно должно найти ту грань, где гармонично и равноправно сочетаются интересы бизнеса и интересы государства. Поэтому очень важно понять, что получит государство в связи с принятием нового закона о банкротстве, а что потеряет в результате неизбежного очередного передела собственности и перераспределения активов наиболее лакомых сфер экономики. Сейчас же можно сказать одно: новый закон о банкротстве – это не панацея, а лишь первый шаг на пути повышения эффективности и конкурентоспособности российской экономики. Он – лишь часть общей системы банкротства, состоящей, кроме этого закона, еще и из специализированной судебной системы, корпорации специалистов по банкротству и полноценных государственных регулирующих органов. За 4 года действия прежнего закона о банкротстве особых подвижек в создании этих инструментов не наметилось. Российские суды в большинстве случаев отказывались реагировать на недобросовестные действия участников дел о банкротстве. Более того – процессы по банкротству стали катализатором для развития коррупции в судебной системе. Что не в последнюю очередь привело к пересмотру всего пласта российского законодательства о ней. И нельзя не указать на те спорные моменты в новом законе, которые вряд ли будут способствовать достижению с помощью нового закона ожидаемых результатов.
Так, есть вопросы по порядку предложения кандидатуры управляющего. По новому закону это может сделать либо организация управляющих, либо государственный орган по делам о банкротстве. Но по каким критериям та же Федеральная служба финансового оздоровления будет определять, кому дать рекомендацию, кому не давать? Очевидно, что в ситуации, когда на одного управляющего приходится по два дела о банкротстве, рекомендоваться в каждой ситуации будут наиболее «подготовленные» к данной процедуре. А это уже можно считать вмешательством субъективного фактора в объективные процессы. Новшества не только не усилят независимость управляющего, но и, напротив, усилят его зависимость от чиновников и кредиторов. Трудно говорить и о том, насколько новый закон будет эффективен в борьбе с фирмами – «однодневками». Более того, сами управляющие, комментируя закон, назвали ситуацию здесь тупиковой. Ведь для арбитражного суда будет требоваться информационная база, на которой будет выстраиваться дело, а как ее выстраивать в условиях, когда нет должника – новый закон никаких советов не дает. То есть, это для управляющего, который, напомню, тоже является бизнесменом, это 100-процентно убыточное дело. Если, конечно, в местном или федеральном бюджете не найдется денег на оплату процедур и на вознаграждение управляющему. Другим «родимым пятном» доставшимся в наследство от старого закона, является положение о порядке банкротства т.н. отсутствующего должника – это и есть те самые фирмы-«однодневки». Рекомендовалось включить в проект нормы, устанавливающие, что процедура банкротства отсутствующего должника проводится силами тех государственных органов, которые отвечают за государственное регулирование процедур банкротства и принудительное исполнение судебных решений. Однако эти нормы в состав законопроекта не вошли. В результате в законе присутствует норма о том, что заявление о банкротстве отсутствующего должника может быть подано лишь при наличии средств финансирования процедуры. А реально – никогда. Соответственно, можно сделать вывод, что проблема «однодневок» и «пустышек» не только не будет решена, но и может еще больше усугубиться.
Но у нового закона есть и положительные стороны. Во-первых, уточняются и усиливаются законные интересы кредиторов. Закон расширил круг лиц, которые могут быть признаны банкротами, что позволит защищать интересы кредиторов всех форм собственности. Лучше защищены интересы государства как кредитора по налоговым платежам: уполномоченному федеральному органу предоставлено право голоса в деле о банкротстве. Усовершенствованы и другие нормы закона. Теперь, например, появилась возможность досрочных расчетов с кредиторами в ходе внешнего управления. Установлена возможность расторжения мирового соглашения, если его условия хуже, чем устанавливает нынешний закон. Предусмотрены обязательные публичные торги по продаже имущества, если балансовая стоимость должника, подтвержденная независимым оценщиком, превышает 1 млн. рублей.
Также впервые должнику дается шанс сохранить бизнес: вводится возможность финансового оздоровления предприятия без банкротства. Это позволит его собственнику контролировать при определенных условиях его судьбу даже в условиях возбуждения дела о банкротстве. При этом не забыты и кредиторы: их интересы будут защищаться имущественным обеспечением, банковскими гарантиями и назначением административного управляющего, который должен будет контролировать реализацию предварительно одобренного собранием кредиторов плана финансового оздоровления. А еще один шанс для должника – возврат бизнеса из конкурсного производства во внешнее управление при наличии реальной возможности заплатить по счетам. Заслоном для злоупотреблений должны стать такие нововведения, как аукционный порядок продажи имущества должника, и начало процедуры банкротства лишь после проверки требований кредитора на специальном судебном заседании, где присутствуют только кредитор и должник. Нельзя не отметить и то, что закон полнее защищает интересы государства, которое имеет в общей очереди кредиторов «право первой ночи» на получение долгов как по невыплаченным налогам и другим обязательным платежам, так и по коммерческим кредитам. Кстати, этот пункт не слишком понравился бизнес-сообществу, которые посчитали, что таким образом будут ущемляться их интересы. Что же, ничего не поделаешь, маятник пошел в обратную сторону. После нескольких лет вседозволенности настало время «подтянуть гайки».
В чем еще хотелось бы поспорить с арбитражными экспертами – это с тем, как они оценивают некоторые новшества в положении управляющих. Так, непонятно, почему они считают неразумным наличие у арбитражного управляющего стажа управляющей работы. Ведь ясно, что на какой-то период он становится ключевой фигурой на предприятии. Так какой же ему нужен опыт – подчиненного? Другие претензии были по поводу того, что управляющий должен застраховать свою гражданскую ответственность. По-моему, тоже вполне логичное требование. По крайней мере, человек будет иметь хоть какой-то стимул умышленно не играть в нарушение правил на чьей-то стороне. А то, что вход в арбитражный бизнес стал дороже – ничего страшного. На то и капитализм, чтобы было как можно больше стимулов становиться богаче.
Понятно, что в одной статье вряд ли возможно подробно расписать, от какой статьи нового закона чего ждать. Главное, что следует сказать – это то, что данный закон исправляет ряд серьезных недостатков, бывших у его предшественника, а также то, что по сути своей новый закон о банкротстве является «законом переходного периода». Поэтому основным игроком в течение того промежутка времени, когда будут устраняться шероховатости и проясняться спорные места нового закона, последнее слово в процессах по банкротству, особенно, когда дело будет касаться крупных объектов, будет за государством. По результатам годового срока действия особого порядка управления процедурами банкротства можно уже будет сказать, насколько это было оправдано и насколько вообще эффективным оказался новый закон о банкротстве.
Андрей ВЛАДИМИРСКИЙ
|